джоанна "джо" керриган
n/a
03.07.2072
электрик, беженка
n/a

florence pugh
мегадиск - накопитель данных внутри черепной коробки
зеталинк
набор утилитарных инструментов, встроенных в правую руку - металлические пальцы и видимые швы до локтя
слуховой аппарат
боится тишины, вечно в наушниках. на одно ухо глухая
в свободное время (каво) бегает, развита выносливость
пьет пиво. любое пиво, в сортах не разбирается
сверхэмпатия через гнев
[html]<center><section class="miniplayer">
<div class="audio-box">
<audio src="https://forumstatic.ru/files/001a/b0/2f/92043.mp3" class="audio-player"></audio>
<button class="play-btn"><i class="fa-solid fa-play"></i></button>
<div class="volume-wrapper">
<input type="range" class="volume-control" min="0" max="1" step="0.01" value="0.5">
</div>
</div>
<span><b>mos elian</b> — грусть</span>
</section></center>[/html]
СЕМЬЯ КЕРРИГАНОВ:
- Калеб Керриган †, инженер-механик во флоте Милитеха, погиб в ходе Пятой Корпоративной Войны
- Розмари Керриган ?, местонахождение неизвестно
- Джоанна Керриган, 27 лет, беженка, в прошлом электрик
- Оливия Керриган, 19 лет
- близнецы Финн и Эш Керриганы, 17 лет
- Кассандра Керриган, 14 лет
- Ник Керриган, 11 лет
ДЖО
Ей шесть лет. Скоро она пойдет в школу, и на день рождения родители устраивают ей сюрприз - ведут в пиццерию, где разрешают заказать всё, чего она хочет. Вечером они смотрят, как солнце садится за мостом Голден Гейт, и мама учит её кататься на велосипеде. Позже, на общем балконе, отец стреляет по бутылкам, и Джо с упоением слушает его премудрости о том, какое непростое это дело. Он катает её на спине, и перед сном они с мамой целуют её в обе щеки.
ОЛИВИЯ
Джо было семь, когда родители заявили: у неё будет сестра. Когда Оливия появилась на свет, Джо было уже восемь, и с появлением малышки дома стало заметно беспокойнее. По ночам плакал ребенок, а иногда за тонкой стеной ругались родители. Мама часто запиралась в спальне, не отходя от новорожденной, и с Джо все чаще проводил время отец. Именно тогда он счел её достаточно взрослой и вложил ей в руки простенький копеечный пистолет, чтобы обучить и её стрельбе по мишеням. Примерно в это время Джо сама научилась готовить себе завтрак и уходила в школу еще тогда, когда мама с сестренкой еще спали. Когда она садилась на велосипед, то испытывала непонятное для себя тоскливое чувство.
ФИНН И ЭШ
Ей десять в ту ночь, когда стены их кухни трясутся от ругани. Сильно позже Джоанна осознает, о чем родители ругались в ту ночь - спорили о том, оставить ли ребенка. Не только ругались, но и плакали. Мама оказалась беременна двойней, а Джо запомнила, как она изменилась, когда вернулась из больницы. В этом возрасте она начала укладывать Оливию спать - жили они теперь в одной комнате. Отец уходил в рейс и возвращался ненадолго раз в три месяца, но никогда не забывал взять с собой Джо на балкон и снова выставить бутылки для мишеней. Однажды он отругал её за то, что её руки пахли сигаретами. Больше этого не повторялось.
КАССАНДРА
- ЗАЧЕМ?! - кричала Джо. - Мы едва сводим концы с концами!
Ей четырнадцать лет, а она уже чувствует себя бесконечно уставшей. Думает о том, чтобы сбежать из дома - чувствует, что дальше так нельзя. Отец работает наизнос, а мать не справляется с домашним хозяйством. Джо взяла на себя уборку и ремонт. Одна из её одноклассниц уже месяц не появлялась в школе. Говорят, уехала с кочевниками куда-то. Джо начинает казаться, что она живет на борту тонущего корабля. Она всё ещё стреляет по бутылкам, но уже не на балконе этажа - в укромном месте под мостом, где они с приятелями после уроков собираются на пиво. Пытается впечатлить своей меткостью какого-то старшеклассника, который думает совсем не о малолетках вроде неё.
Однажды она пытается сбежать. Ночью с рюкзаком на плече она пытается прокрасться к входной двери, но оказывается, что мама сидит в гостиной с зажженной сигаретой. Это самое мерзкое воспоминание в её жизни.
Мама не кричит на неё - она обнимает её и усаживает рядом с собой, чтобы излить ей душу.
“Хорошо тебе,” - говорит она. - “Ты хотя бы можешь сбежать.”
На следующее утро она не помнит своих слов, зато Джо помнит их всю оставшуюся жизнь.
Кассандра появляется в доме зимой. Мама неделями не выходит из спальни и не встает с постели. Джо помнит, как пыталась искупать малышку, а мама схватила её за футболку и вытолкала из ванной.
Она пьет пиво всё на том же балконе, пытаясь ухватить взглядом кусочек моря и думая о том, где сейчас плавает отец. Когда он вернется, она обязательно расспросит его о том, что он делает на работе.
НИК
Джо вываливает на обеденный стол три запечатанных кондома.
- Вот, вам до следующего года хватит!
Мать бьет её по лицу. Оливия, слишком тонко чувствующая настроения своих родных, робко за этим наблюдает, а вечером Джо находит под одеялом подтаявший шоколадный батончик.
Дома все вверх дном. Джо и Оливия делят между собой домашнее хозяйство. Как-то раз кредитный чип отца отказывает в супермаркете: впереди две недели без денег. Джо растворяет бульонный кубик на три литра воды и вываливает в бульон остатки своего буррито, и руки её трясутся. Эш прыгает рядом, пытаясь заглянуть в кастрюлю.
- А где сосиски?
- Тебе и без них понравится. Я добавила секретный ингредиент, - она гладит его по волосам.
Близнецы недавно пошли в школу, и Джо делает уроки с ними тремя. Лив постарше, и Джо сажает их всех заниматься вместе. Она уже сто раз забыла, чему учили в начальной школе, но Лив помнит лучше. У них неплохо получается.
В кухне под раковиной прорвало трубу, а новый сосед чьей-то головой проломил в перегородке небольшую дырку. Джо долго и грязно с ним ругается, пытаясь вытрясти компенсацию - стену она починит сама, а соседские деньги пойдут на еду. Тогда она впервые угрожает человеку пистолетом. Он в ответ угрожает дробовиком. Компенсации они не получат. Джо в экстренном порядке находит работу, даже две - уборщицей в пиццерии (в той самой) три раза в неделю по утрам и в супермаркете по ночам.
В школе всё плохо. Выяснив, что лицом в парту спать неудобно, она забивает и прогуливает. И всё равно не высыпается.
Весной мама возвращается из роддома с Ником. Спустя три дня она исчезает без следа.
Джо шестнадцать лет, и у неё на руках новорожденный младенец.
Забывается всё - забываются мысли о жизни на борту тонущего корабля. Забывается страх перед будущим, забывается злоба. Вернувшись с рейса, отец несколько дней не появляется дома, а потом несколько дней пьет. Перед рассветом Джо сидит с ним на общем балконе, бутылки стоят нетронутые, и они ничего не говорят. Он курит сигарету и предлагает ей. Отец смотрит на неё, а она смотрит вперед, на линию горизонта, и не знает, что ему сказать. Слова, которые у неё для него есть, ему не понравятся.
Джо возвращается в то утро часто в своей памяти, и по сей день ищет те слова, которые она ему тогда не сказала.
Когда гремит война, он уходит надолго. Ужас в том, что Джо ничего не замечает. Ни отсутствия отца, ни войны - где-то там падают бомбы, а в Сан-Франциско простые пролетарии вынуждены ходить на работу и думать, чем кормить семью.
Джо работает в нормальном месте теперь - хотя бы по ночам она дома. Коммунальщики берут её в штат и без подготовки, обучают на месте. Там ей ставят зеталинк, а у знакомого рипера в пропахшей соевым соусом коновальне Джо ставит себе накопитель под черепную коробку. Складирует туда инструкции и документацию, чтобы работать быстрее и зарабатывать больше.
Если она не на смене, то она дома - Оливия переселилась в родительскую спальню, а колыбельку Ника поставили рядом с постелью Джо. У Оливии начинается переходный возраст, и ей в последнюю очередь хочется носиться с младшими.
- Можешь уйти, - говорит ей Джо. - Но если ты уйдешь, назад тебя никто не пустит. Подумай об этом как следует.
С Кэсси и Ником сидит их сосед-торчок, которому Джо платит из своей зарплаты.
Потом в её жизни появляется Из.
Из ладит с её сиблингами как надо - он тот самый человек, от которого в последнюю очередь ждешь, что его полюбят дети. Полный запас странных анекдотов, веселые приблуды для детей во внутреннем кармане куртки - сто процентов ворованные.
- Так кто отец? - спрашивает Из однажды, когда Джо берет Ника на руки. Она таращится на него во все глаза, не понимая вопроса. Объясняет, что Ник - её брат, и Из, кажется, шокирован.
Через несколько месяцев Из пропадает без следа и не берет трубки.
- Ну и козел, - Оливия задета, это видно, и говорит она это только затем, чтобы поддержать сестру.
- Не спер ничего - и ладно, - Джо пожимает плечами. Про себя думает: одной нагрузкой меньше. У неё никогда не хватало времени, чтобы побыть с ним вдвоем как следует, и так даже проще. (Не проще).
Она берет в работу всякую халтуру - подключает к электросетям всякий самострой и кочевые лагеря, шаманит со счетчиками, чтобы заказчики платили меньше по счетам коммунальщикам. Потом сама же в униформе коммунальной службы проверяет эти счетчики и пишет рапорты о нарушениях, чтобы заработать на премию. Все время думает о том, как заработать больше: бюджет разрывается от платежей, трат на еду, одежду, долбаного соседа и занавески в школу, а еще на кухне снова потоп, а в ванной постоянно течет труба. Детская смесь стоит конских денег, и Ника пора переводить на кашу… Которая стоит ещё дороже.
Она крутится, как белка в колесе, не успевая ни есть, ни спать, ни думать толком. Кто-то ей советует медитировать: включай таймер на три минуты и смотри в окно, позволяя себе не думать ни о чем. Джо пробует это однажды и не повторяет больше никогда. В её ушах всегда гремит музыка, она не выносит звука тишины. В квартире Керриганов тишина - это не к добру.
Милитех выплачивает половину суммы отцовского контракта - родственникам погибшего полагается половина. Джо думает было оплатить по счетам на год вперед из этих денег, но на работе ей советуют этого не делать.
НАЙТ-СИТИ
Из-за счетов за коммуналку она не спит толком. В свободное от работы и быта время она платит по счетам, а потом снова думает, где раздобыть еще. Денег все равно не хватает, и у семьи Керриганов образовываются некритичные долги - маленькая дырка в бюджете, сквозь которую потихоньку капает вода. В июле девяносто восьмого как снег на голову падает новость: освободить помещения через три недели. “Яйба” выкупила этаж под шоу-рум.
Куда идти? Хоть временное жилище кто-то предоставит? Приюты для бездомных? Нет? Ладно. Пошли мы нахуй.
Джо выходит на балкон покурить и тушит сигарету сразу же - понимает, что если здесь задержится, ей конец. Она просто рассыпется по кускам прямо здесь.
Кто-то запаковался и съехал в срок, кто-то, говорят, остался и оказался выброшенным на улицу, когда вышли все сроки. Чем ближе день Х, тем ближе Джо к нервному срыву. Оливия предлагает снять другую квартиру: в мегабашне, где живет её приятель, цены на аренду вроде бы подъемные, но из-за долгов перед банками и коммунальщиками это не представляется возможным.
Однажды вечером, за пять дней до выселения ей в дверь стучит сосед. Трэвис когда-то работал в Милитехе и дружил с её отцом. Он пришел с безумным предложением, которое Джо принять не могла: он собирал оставшихся на этаже жильцов с предложением перекочевать в Найт-Сити. Обесточенный и практически покинутый город, где нет ни инфраструктуры, ни гарантий, ни закона, а от мысли о Догтауне Джо мурашки брали - это же практически военная зона! А если не выгорит? Если и там жить будет негде? Кем они останутся, кочевниками? Она мечтала об этом когда-то. Тысячу лет назад. Теперь перспектива кочевой жизни пугала: это как броситься в океан в надежде, что где-то там когда-нибудь возникнет суша.
Забрать мелких из школы. Лишить их той опоры, которая у них уже есть, отправиться вместе с ними вникуда. Ради чего? Слепой надежды, что что-то получится? Слишком много риска.
Альтернатив у неё не было, но этот шаг слишком пугал её, казался ошибкой (ошибкой и был), и она помнит, как мучилась от собственного оцепенения и невозможности принять хоть какое-то решение. А потом решение нашло её само - потом она будет думать, что Сан-Франциско сам их отверг, всю их семью, причем дважды. Сначала новостью о выселении, а затем - уведомлением от соцслужб о том, что несовершеннолетние Керриганы будут в обязательном порядке переданы под опеку городских властей.
Все Керриганы единогласно решили уйти в Найт-Сити.
ДОПОЛНИТЕЛЬНО
Планы на игру: сюжет будем двигать и драмы играть
Как я играю: быстро, об эпизодах которые не обновлялись 2+ недели забываю, пишу и коротко, и объемно. моя чашка чая - драма, психология и трагедия. очень триггерюсь, если соигроку не заходит игра, а он молчит. обниму вас, если придете и скажете "мне не прет, давай закрывать" (именно придете и сообщите, а не бросите меня догадываться об этом самостоятельно, со мной так ни в коем случае нельзя), и буду злиться, если будете молчать в тряпку и играть со мной без без восторгов.
Завещание: если меня собьет грузовик или на голову упадет сосуля, судьбу Джо и её след в сюжете будут решать соадмины
Наступила тишина.
Стало тихо, тут теперь так непривычно тихо.
Тихо и светло.
Да, и воздух стал легче. Ты чувствуешь? Мне стало проще дышать.
Потому что она положила конец тьме. Она сдержала свое обещание. Она может уезжать.
Уезжать? Куда уезжать? Ей некуда идти. У неё ничего не было, кроме её обещания. Она исполнила его... Куда она теперь пойдёт?
Домой. Туда, где обитает тень. Откуда она пришла.Холодок бежит по спине.
...Торгестр отвезёт её. Он её привёз. Он вернёт её домой.
Нет, нет, она не вернётся. Она пойдёт дальше, ещё дальше за моря, она выполнит обещание снова. И снова. И снова.
А может, она останется здесь?От крепости Боргарвирки тянется цепь уже остывших, стёртых следов. Алейв бродит где-то по голым острым скалам, пока колотят его жестокие волны - когда-то он был Годи, а вскоре станет тенью. Голодной тенью. Дикой. Такой же тенью, которая носит имя Зинбеля. Алейва упоминают тут по имени: оставил после себя он пустые бочки и реки чужих слёз, тяжесть на сердцах своих людей, и Торгестру никуда от него не скрыться. Когда он упоминает имя Годи вслух, Сенуа берет его не глядя за локоть, выше черноты, что пропитала уже его руку до локтя: будет больно, если нажать. На своей соломенной лежанке под потолком, греясь по ночам в тепле неугасающего очага бражного зала, она бродит в темноте.
Из тьмы тянутся руки, ветки, мечи. Впотьмах она ищет цветущую весеннюю рощу, лучик света, выход из бесконечного лабиринта, по которому бродит каждый раз, когда проваливается во тьму.
Ты не добилась ничего, потому что ты слаба. Фаргрим проклят также, как и ты, как Друт, как твоя мать. Ты бродишь в моей тьме и мнишь, что убиваешь богов всякий раз, когда тьма становится хоть сколько-то реже.
- Я вижу теперь, - огрызается Сенуа, отталкивая колкие ветки от лица. - Я знаю, откуда ты сочишься. Знаю правду о йотунах.
Йотунов нет. Я говорил тебе: ты зря сюда явилась.
- Я сдержала обещание, - упрямо, с вызовом, Сенуа обращается к ночному небу. Могла бы - плюнула в него. - Ты ошибался.
Зинбель раскатисто смеётся, и от этого смеха дрожат её колени. Дрожит земля под ногами.Ты пройдешь сквозь царство Хель ещё раз, Сенуа?
Ты отправишься в ничто бездны Гиннунгагап?
Ты изгнала великана, но ты призвала тень. Тень, что следует не за тобой - за ним. Ты видела, ты услышала и узнала. Торгестр низверг великана, который породил его. Но он никогда не будет от него свободен.- Ты лжешь! - у неё горят лёгкие, когда она кричит тьме в ответ. Горят слёзы в глазах. Она сжимает рукоять меча, плечи напрягаются и каменеют, как перед схваткой, но тьму мечом не разрубишь. Не изгонишь светом факела раз и навсегда. Не вытравишь, даже убив всех богов и заняв их трон.
Дневной свет прорезает кошмар, как нож: она просыпается со всхлипами, с мокрыми глазами, окоченевшая, по пальцам ползет чернота. Дышит часто-часто и ноет, будто только что с кем-то сражалась.
Всё прошло. Прошло. Наступил день.
Она не освободится от него никогда. Всякий раз, закрывая глаза, она рискует оказаться в его тьме снова. Пусть он лежит в земле давным-давно - она, Сенуа, носит в себе его тьму.Пустой бражный зал Боргарвирки заливает голубой утренний свет, тянущийся из-за дверей. Кто-то кричит, кто-то гудит, и Сенуа спускается по приставной лестнице на каменный пол, бросив недоверчивый взгляд на гобелен, что так и висит за высоким местом после ухода Алейва. Торгестр говорит с кем-то, стоя на пороге, но Сенуа не настолько хорошо разбирает язык северян, чтобы расслышать, о чём идёт речь.
Поговори с ним. Тебе давно пора с ним поговорить.
Да, он же не знает. Не знает о черноте, пожирающей его.
Он отмахнется. Он думает, что всё позади. Думает, что Годи больше нет. Что ему ничего не грозит.
Как она расскажет ему? Поймет ли он?
Поймет, поймет, он такой же. Это у них общее. Он притворится, что не поймет, но он поймет.
Как объяснить это... Как сказать?
А о чем они кричат?Сенуа неслышно встаёт у Торгестра за плечом. На пороге воины - такие же, как те, с которыми он вёз невольников сюда, на свою землю. Говорят быстро, на повышенных тонах. Сенуа не слышит - она смотрит на черный столп пепла в небе.
Ещё один?
Но как же?
Она же их всех упокоила!
Всех, всех, никого не осталось.Она смотрит на черный столп вдалеке до тех самых пор, пока двери не закрываются перед ней, медленно, превращая пейзаж на горизонте в узкую полоску просвета посреди темноты. Ветер свистит в зале. Торгестр выглядит недовольным.
- Что это было? - спрашивает Сенуа, глядя не на него, а сквозь него. Огромными распахнутыми глазами. Внутри неё бьётся о скалы высокий прибой.
Кто-то страдает. Нужно идти.
Но жертв больше не будет. Жертвы - выдумка Алейва. Йотунам они ни к чему.]









