Касуми Юдай

Цуру

12.02.2052

Агент разведки Арасаки, профессиональный вор, похитительница лиц и ручная птица корпорации.

Арасака.

https://upforme.ru/uploads/001c/8a/d2/52/746690.png
Han So Hee

  • Лицо и оптика:

  • ▶ Имплант лицевого шаблона с возможностью загружать, сохранять и воспроизводить оттиски личностей;

  • ▶ Оптические импланты "Кироси" со сканером.

  • Кровеносная система:

  • ▶ Биомонитор;

  • ▶ Синтолегкие;

  • ▶ Сосуды из биопластика;

  • Имунная система:

  • ▶ Детоксикатор;

  • ▶ Стимсоп;

  • ▶ Индуктор;

  • ▶ Искусственная имунная среда;

  • Нервная система:

  • ▶ Синаптический ускоритель;

  • Кожа:

  • ▶ Оптический камуфляж;

  • Руки и ноги:

  • ▶ Лапы рыси;

  • ▶ Адгезивное покрытие ладоней и стоп;

  • Общее:

  • ▶ Нейропорт;

  • ▶ Шейный имплант конфигурации Арасаки.

  • ▶ Цуру страдает от первичного иммунодефицита, частично подавленного внедренными имплантами. Болеет много, долго, и может заразиться от любого чиха в свою сторону. Вследствие этого, она очень озабочена проблемами собственного здоровья. Практически всегда носит маску, фильтрующую городской воздух от производственных выбросов и токсинов.

  • ▶ Крайне слаба физически. Не использует оружие и никогда не убивает.

  • ▶ Низкорослая даже по меркам расово-верных японцев. Рост Цуру не превышает 145-ти сантиметров, что очень полезно в ее профессиональной среде.

  • ▶ Патологическая лгунья, которая способна умело выстраивать ложь из придуманных иллюзий и при этом сохранять естественность. Правду говорит... Почти никогда.

  • ▶ Цуру обладает чрезмерно развитыми актерскими способностями, что позволяет ей примерять на себя образы совершенно разных людей и при этом не ехать крышей. Но иногда забывается и может говорить о себе в мужском роде, или на рефлексе представиться вымышленным именем.

  • ▶ Идейная корпоратка и искренняя последовательница идеалов Арасаки, с легким налетом азиатского шовинизма.

  • ▶ Разговаривает с ярко-выраженным японским акцентом и плохо выговаривает букву "Л".

  • ▶ Из-за сильных аллергических реакций не переносит естественную пищу. Питается пищевыми очищенными пастами и пьет трижды профильтрованную воду.

  • ▶ Хорошо разбирается в истории и искусстве старого мира. В пользовании имеет настоящий монгольский моринхур, на котором играет для души.

  • ▶ Долгое время была безответно влюблена в своего Наставника. Вопреки всем запретам эксплуатировать оттиски сотрудников Арасаки, тайно записала шаблон его личности.

« — А в благодарность за доброту вашу, натку я для вас хорошего полотна. Об одном только прошу: Не заглядывайте в комнату, где я ткать буду. Не люблю, когда смотрят, как я работаю.
Взялась девушка за работу. Только и было слышно в соседней комнате: Кирикара тон-тон-тон...»

Касуми плохо помнила свою семью: Плохо помнила отца — человека со злыми глазами и тяжелым запахом перегара, исходящим от рук. Совсем не помнила мать — только портрет на стене, который сама же по случайности и разбила. Но хорошо помнила приют, в который была отдана за неимением других исходов.

Касуми помнила спертый запах сырости, пошарпанные стены и детей — таких же прибитых сирот и беспризорников, с которыми приходилось делить не только койко-место, но и право жить эту жизнь.

Она привыкла сражаться и защищаться, но делала это без применения кулаков и настоящей силы. Вечно больная, хилая, слабая и жалкая, Касуми выбрала путь наименьшего сопротивления и рано научилась мимикрировать под окружающую среду, старательно избегая любого внимания от «хищников».

Не удивительно, что когда на пороге приюта появились важные господа «в черном», она испугалась и оказывала сильное сопротивление: Пряталась, врала, избегала прямых вопросов и никогда не смотрела в глаза.

Не удивительно, что именно ее и забрали в тот же день.

***

В «Арасаке» Касуми прижилась, как влитая, но и здесь не обошлось без проблем. Очень скоро она начала бунтовать против самой себя, видя ужасную несправедливость там, где была вынуждена довольствоваться малым: Врожденный иммунодефицит не позволял ей чувствовать себя полноценной частью Семьи. И пока другие дети — живые и активные — играли и радовались простым вещам, Касуми загибалась в очередном лихорадочном приступе и глотала лекарства вместо еды.

Но вместе с тем, Касуми не была бесталанной: Она умела прятаться на виду, была внимательной, умела запоминать большие объемы информации... И весьма ловко лазала по чужим карманам.

Ей повезло, что даже такие способности — недостойные ни честных воинов, ни изворотливых шпионов — оказались потенциально пригодными для дальнейшей службы корпорации. А еще ей повезло найти учителя — благородного, сильного, но лишенного какого-либо тщеславия, который смог найти подход к ней — забитой и привыкшей защищаться от всего мира оборванке.

Именно он сумел развить таланты Касуми и разглядеть в ней не только будущего корпоративного сотрудника, но и пробиться под толщу лжи, в которую девушка заворачивалась, как в теплую ткань.

Именно он стал первым человеком, с которым Касуми позволила себе быть по-настоящему честной и настоящей.

Подобные чувства невозможно раскрыть первому встречному, и чем старше девушка становилась, тем сильнее — неправильно — привязывалась и влюблялась в своего Наставника.

И когда он не вернулся с очередной миссии, Касуми поняла, что теперь, даже находясь в лоне Семьи, она могла рассчитывать только на себя.

***

Агент Журавль — фигура загадочная и вместе с тем лишенная каких-либо по-настоящему занимательных секретов.

Кто-то говорил о нем, как о мужчине — очередном пиджаке с шалым взглядом и тягой к материальной выгоде. Кто-то видел в ней женщину — с деланной улыбочкой и замашками раздражающей секретутки. А кто-то полагал, что под позывным Журавля работают несколько оперативников.

Но истина всегда была где-то посередине: Цуру стала настоящим мастером преображения, и примеряла на себя абсолютно разные и непохожие друг на друга образы. Несмотря на весьма бесчестную внешнюю форму работы, она безоговорочно преданна Арасаке и не мыслит жизни без порядка и дисциплины.

Цуру — талантливая разведчица, берущая верх не силой, но гибкостью ума, изворотливостью и умению думать и реагировать быстро. В ней нет ни самурайского духа, ни отзвуков синоби, но есть присущая им верность, обернутая в оболочку из сложных манипуляций и лжи.

Но в глубине души, Цуру по-прежнему является той оборванкой с улиц Отару, и это накладывает определенный отпечаток на служение. Методы ее работы далеко не всегда угодны корпоративным господам, а излишняя смелость и готовность идти на риски — раздражают матерых агентов. Подобно тому, как она выживала в приюте, так и здесь, вращаясь в корпоративной системе, Цуру мимикрирует под хищников и живет по принципу «дай врагу то, что он хочет, а другу — то, что ему нужно».

ДОПОЛНИТЕЛЬНО
Планы на игру: Участвовать в корпоративных интригах, шпионить, воровать, предавать, смотреть свысока на гайдзинов. Очень желательно — найти личную драму и втянуть в нее всех, кто пожелает. С удовольствием присоединюсь к любой задумке и буду инициативной.
Как я играю: Пишу много и часто, но иногда могут возникать просадки по темпу. Два поста в неделю — стабильно. Люблю использовать разное оформление (кроме птицы-тройки).
Если со стороны могу показаться безучастной или незаинтересованной — не ведитесь. Просто очень сильно стесняюсь делать первые шаги.
Завещание: Она будет тихо наблюдать за происходящем в зрительском зале.

Написано в рамках фандомной битвы Project Backup. Альтернативные события на параде в Найт-Сити

В неоновом свете лезвие Дзинтю-Мару, черное, как пустынная ночь, кажется звериной пастью — голодной и жадной, скалящейся на нетронутую плоть. Это могло показаться почти красивым, если бы не та самая — привычная, почти садистская — реакция на попытки сопротивления.

Оде нравилось, что в людях помещалось столько крови.

И ему определенно нравилось, когда они не кричали.

Предатели корпорации, недруги Ханако-сама и солдаты Милитеха умирали с позором и демонстративно — так же позорно, как жили.

Грызуны и птицы, которых Ода ловил в детстве ради забавы, обычно пищали и ждали милосердной смерти.

Этот же… Цеплялся за жизнь, дергался, извивался, пытался хвататься за оружие — и тем самым разжигал еще больше охотничьего азарта. Того самого желания, способного затуманить внимание и подогреть непомерное чувство собственной исключительности.

Сандаю был силен так, как может быть силен выученный и безупречный солдат.

Но вместе с тем, он по прежнему не научился совладать со своими слабостями.

Когда лезвие клинка касается ладони, и наточенная сталь напивается свежей кровью, Ода не медлит.

Крепко зажимая коленями дергающиеся плечи, он пытается оттянуть противника за загривок, чтобы наконец-то обнажить его шею и полоснуть лезвием вдоль. Но не успевает, отвлеченный попыткой достать оружие и посторонними звуками.

Где-то неподалеку кипела жизнь: Простая и примитивная, в которой не было места для кровавых убийств и перестрелок, но были ничтожные заботы жалких муравьев, озабоченных лишь тем, как и с кем провести остаток этой ночи.

Одна только мысль о том, что один из таких муравьев — так, не людей — мог оказать сопротивление, ввергала Сандаю в опасное и хищное неистовство.

Он одним движением отскакивает назад, напоследок полоснув лезвием чужое плечо, выпрямляется, склоняя голову вбок…

…И несколько секунд — в наполненном темнотой безмолвии — откровенно таращится на свою жертву.

Уличный плебей, корпоративная жертва или грязный «мерк» никогда не поймет пения стали и жажды битвы, не почувствует, как душа оружия и душа человека способны сплавляться воедино… Простые «не-люди» вообще редко что-то такое видят и чувствуют — понять не смогут тем более. Но они могут понять другое.

Дзинтю-Мару тоже жаждет крови. Жаждет ран — смертельных и нет… И Сандаю хочет дать своему оружию право на это желание. Потому что нет и не было более честного и справедливого наказания за то, что было совершено. Это справедливо. И угодно не только интересам Арасаки, но и собственной совести.

Никто и никогда не посмеет оскорбить Семью.

Ви дышал слабо и с присвистом — и не нужно быть ни рипером, ни убийцей, чтобы понимать: это его последние вдохи.

Он лежал на сыром, влажном от крови и прошедшего дождя асфальте, и багряный цвет заливал все вокруг — траву, камни, раскрытые сквозь кожу, но бессильные клинки. И Сандаю рассматривал развернувшуюся картину долго и критично, как если бы по-настоящему оценивал проделанную работу.

Сандаю умел избавляться от людей разными способами.

Агония жертв, павших от тягот совершенных ошибок или преступления против чести, почти всегда была одинаковой. Когда Ода выворачивал чужие суставы до звонкого хруста, вспарывал кишки, вскрывал глотки или применял разъедающие внутренности яды, человек переставал быть таковым, и обращался в стонущий от боли кусок пока-что живого мяса, в котором оболочки оставалось больше, чем человеческой души.

Для воина, павшего в битве, нет и не было более достойного исхода, чем принять смерть с открытыми глазами.

Но Ода не стал бы делать подобных одолжений для ничтожества, посмевшего поднять голову из грязи и обратиться взглядом на недостижимые верха.

Каждый должен знать свое место.

Отредактировано Tsuru (27 Окт 2025 18:50:02)